Европа избавилась от стыда за недавнее соучастие в массовых убийствах евреев
Амстердамский погром, конечно же, с точки зрения масштабов трудно сравнивать со знаменитыми погромами ХХ века – Кишиневским погромом или Хрустальной ночью. И тем не менее по своим политическим последствиям это именно такой погром.
Кишиневский погром стал настоящим переломом для евреев Российской империи, доказав, что им просто нет места в этой стране, что власть действует заодно с охотнорядцами, сама разжигает антисемитизм, сама поддерживает бесправие. Погром этот заставил еврейское население империи разделиться на три группы: одни отправились за океан, другие решили, что выход – в демонтаже самой империи, третьи просто остались на свой страх и риск, как заключенные в концлагере, стараясь не думать о том, что ждет их в этой страшной, несправедливой стране. Наиболее показательна и верна эволюция таких, как Владимир Жаботинский: именно Кишиневский погром превратил преуспевающего одесского публициста в одного из главных сторонников возрождения еврейского государства. Потому что какой еще может быть другой реалистичный ответ на погром, кроме как создание государства?
Хрустальная ночь была прелюдией к Холокосту и продемонстрировала, что евреям нечего делать не только в Рейхе, но и во всей Европе: уже через несколько лет почти все ее жители станут либо соучастниками, либо свидетелями одного из самых страшных преступлений прошлого тысячелетия, а многие еще и станут праведниками, спасителями и погибнут вместе с жертвами истребления. Но община, мечтавшая о государстве, уже была и уже готовилась к его провозглашению.
Амстердамский погром продемонстрировал то, что мы и без него знали: Европа не только изменилась этнически, но и избавилась от стыда за недавнее соучастие в массовых убийствах евреев – социология последних лет демонстрирует это не менее показательно, чем действия погромщиков. Да, новый антисемитизм сегодня отличается от старого тем, что требует показать паспорт, перед тем как бить. И может показаться, если захотеть так думать, что эта агрессия направлена не просто против евреев, а именно что против евреев с израильскими паспортами, в ответ на израильскую операцию против ХАМАС и "Хезболлы". Но это пока что. Если погромщиков не остановят, уже завтра они придут в еврейские кварталы и еврейские квартиры, как это уже не раз было в истории Европы. А внуки и правнуки "старых" антисемитов будут лицемерно отводить глаза, кутаться в чужие флаги и объяснять гибель и горе своих сограждан еврейского происхождения агрессивностью Израиля – политику которого, кстати говоря, эти самые сограждане могли и не поддерживать. Но какое это имеет значение, если одним хочется убить, а другим – оправдать расправу? Разве во время европейских погромов прошлых веков, разве во время всех этих подлых процессов Дрейфуса и Бейлиса, всех этих инквизиций и прочего цивилизационного позора Европы хоть раз было иначе? Не было. И возможно, на этот раз тоже не будет.
А это означает, что Владимир Жаботинский был прав. Трудно ощущать себя в безопасности, если у тебя нет твоей страны. Сегодня ты добропорядочный гражданин, уважаемый член общества, а завтра это общество проголосовало как-то не так, ты не успел оглянуться – и тебя уже сожгли, какая досада! А если тебе удалось унести ноги с придуманной Родины, то оказывается, что тебе нигде не рады от слова совсем. Но если у тебя есть дом твоего народа, – даже если ты все еще думаешь, что это не твой дом, – то тебя там примут и защитят. Собственно, в притче о блудном сыне все это было еще до нас написано и объяснено.
Именно поэтому для меня погром в Амстердаме вовсе не повод поразмышлять о своей печальной участи. Какая у меня печальная участь? Это у моих прабабушек и прадедушек была печальная участь, потому что еще не было Израиля! Для меня это повод напомнить своим согражданам в Украине, за что мы сражаемся с той самой отвратительной погромной империей. Потому что Украина для украинцев практически то же самое самое, что Израиль для евреев, – это убежище. Удастся Путину ее уничтожить – и ни один украинец в целом мире не будет чувствовать себя в безопасности, не будет думать, что в мире есть страна, которая примет его, если на новой или старой Родине что-то не срастется или если ее избиратели проголосуют за кого-нибудь уж совсем умопомрачительного, что теперь происходит сплошь и рядом.
Понятно, что народам, столетиями живущим в своих государствах и воспринимающим суверенитет и чувство убежища как воздух, даже не объяснишь всей драматичности этого сиротства. Но для нас, знающих, что это такое – быть без своего государства, самое страшное – перестать дышать.