Європа позбавилася сорому за нещодавню співучасть у масових вбивствах євреїв
Амстердамський погром, звісно ж, з погляду масштабів важко порівнювати зі знаменитими погромами ХХ століття – Кишинівським погромом чи Кришталевою ніччю. Проте за своїми політичними наслідками це саме такий погром.
Далі текст мовою оригіналу
Кишиневский погром стал настоящим переломом для евреев Российской империи, доказав, что им просто нет места в этой стране, что власть действует заодно с охотнорядцами, сама разжигает антисемитизм, сама поддерживает бесправие. Погром этот заставил еврейское население империи разделиться на три группы: одни отправились за океан, другие решили, что выход – в демонтаже самой империи, третьи просто остались на свой страх и риск, как заключенные в концлагере, стараясь не думать о том, что ждет их в этой страшной, несправедливой стране. Наиболее показательна и верна эволюция таких, как Владимир Жаботинский: именно Кишиневский погром превратил преуспевающего одесского публициста в одного из главных сторонников возрождения еврейского государства. Потому что какой еще может быть другой реалистичный ответ на погром, кроме как создание государства?
Хрустальная ночь была прелюдией к Холокосту и продемонстрировала, что евреям нечего делать не только в Рейхе, но и во всей Европе: уже через несколько лет почти все ее жители станут либо соучастниками, либо свидетелями одного из самых страшных преступлений прошлого тысячелетия, а многие еще и станут праведниками, спасителями и погибнут вместе с жертвами истребления. Но община, мечтавшая о государстве, уже была и уже готовилась к его провозглашению.
Амстердамский погром продемонстрировал то, что мы и без него знали: Европа не только изменилась этнически, но и избавилась от стыда за недавнее соучастие в массовых убийствах евреев – социология последних лет демонстрирует это не менее показательно, чем действия погромщиков. Да, новый антисемитизм сегодня отличается от старого тем, что требует показать паспорт, перед тем как бить. И может показаться, если захотеть так думать, что эта агрессия направлена не просто против евреев, а именно что против евреев с израильскими паспортами, в ответ на израильскую операцию против ХАМАС и "Хезболлы". Но это пока что. Если погромщиков не остановят, уже завтра они придут в еврейские кварталы и еврейские квартиры, как это уже не раз было в истории Европы. А внуки и правнуки "старых" антисемитов будут лицемерно отводить глаза, кутаться в чужие флаги и объяснять гибель и горе своих сограждан еврейского происхождения агрессивностью Израиля – политику которого, кстати говоря, эти самые сограждане могли и не поддерживать. Но какое это имеет значение, если одним хочется убить, а другим – оправдать расправу? Разве во время европейских погромов прошлых веков, разве во время всех этих подлых процессов Дрейфуса и Бейлиса, всех этих инквизиций и прочего цивилизационного позора Европы хоть раз было иначе? Не было. И возможно, на этот раз тоже не будет.
А это означает, что Владимир Жаботинский был прав. Трудно ощущать себя в безопасности, если у тебя нет твоей страны. Сегодня ты добропорядочный гражданин, уважаемый член общества, а завтра это общество проголосовало как-то не так, ты не успел оглянуться – и тебя уже сожгли, какая досада! А если тебе удалось унести ноги с придуманной Родины, то оказывается, что тебе нигде не рады от слова совсем. Но если у тебя есть дом твоего народа, – даже если ты все еще думаешь, что это не твой дом, – то тебя там примут и защитят. Собственно, в притче о блудном сыне все это было еще до нас написано и объяснено.
Именно поэтому для меня погром в Амстердаме вовсе не повод поразмышлять о своей печальной участи. Какая у меня печальная участь? Это у моих прабабушек и прадедушек была печальная участь, потому что еще не было Израиля! Для меня это повод напомнить своим согражданам в Украине, за что мы сражаемся с той самой отвратительной погромной империей. Потому что Украина для украинцев практически то же самое самое, что Израиль для евреев, – это убежище. Удастся Путину ее уничтожить – и ни один украинец в целом мире не будет чувствовать себя в безопасности, не будет думать, что в мире есть страна, которая примет его, если на новой или старой Родине что-то не срастется или если ее избиратели проголосуют за кого-нибудь уж совсем умопомрачительного, что теперь происходит сплошь и рядом.
Понятно, что народам, столетиями живущим в своих государствах и воспринимающим суверенитет и чувство убежища как воздух, даже не объяснишь всей драматичности этого сиротства. Но для нас, знающих, что это такое – быть без своего государства, самое страшное – перестать дышать.